Пять главных книг

Сборники и романы писателя не раз становились событиями и литературной, и общественной жизни. Вспомним наиболее яркие его произведения

Евгений Тростин

От очерков и рассказов сатирик шел к крупной форме. Это циклы, в которых небольшие новеллы объединены сквозным сюжетом или фигурой рассказчика, и сатирические романы – вершина его творчества. Салтыков-Щедрин стал первопроходцем этого жанра в русской литературе. Он сам создавал его каноны.

«История одного города»

Крупнейшей литературной сенсацией 1870 года стал сатирический роман-хроника «История одного города». Когда-то Салтыков-Щедрин написал «Краткую историю России» для девушки, которая впоследствии вышла за него замуж. Рукопись затерялась, а в конце 1860-х он задумал сатирическую эпопею в форме истории вымышленного города Глупова, в котором легко угадывалась Россия. Речь в романе шла о прошлом – и писатель считал, что цензура будет менее придирчивой к высмеиванию «давно минувших дней».

Пародируя летописцев и историков, прежде всего Михаила Погодина, Салтыков воспроизводил торжественный тон гимназических учебников. Историю было принято писать «по царям», у Салтыкова повествование шло «по градоначальникам». Словарь одного из них состоял из двух выражений: «разорю» и «не потерплю». Этих глаголов хватало, чтобы управлять Глуповом и с кипучей энергией взимать недоимки. Потом оказалось, что в его голову встроено механическое устройство – «органчик». Получился символ бесчеловечного чиновника. Другой градоначальник – Угрюм-Бурчеев, «мужчина с деревянным лицом», – был полон реформаторских амбиций. Он приказал разрушить Глупов и возвести на новом месте «идеальный» Непреклонск, пытался даже изменить течение реки. В нем видели пародию на генерала Алексея Аракчеева, любимца Александра I, строителя военных поселений. Но притча получилась куда глубже простого шаржа. Сатирик высмеял не только самодурство тиранов, но и кипучую энергию нерадивых преобразователей. В финале угрюм-бурчеевских художеств в город пришло загадочное «оно» – стихия разрушения и энтропии – и «история прекратила течение свое».

В «Вестнике Европы» критической статьей отозвался на роман Алексей Суворин, который в то время придерживался либеральных позиций. Публицист атаковал Салтыкова-Щедрина с неожиданной стороны: ему показалось, что в «Истории одного города» глуповцы («народная масса») вышли отвратительными «бессмысленными идиотами» даже по сравнению с карикатурными градоначальниками. То есть писатель создал несправедливую карикатуру не на власть, а на простонародье. Во многом Суворин был прав: Салтыков-Щедрин не идеализировал народ, не противопоставлял его «злонравной власти», как это было принято в демократических кругах. В его сатирической логике осмеяния были достойны все.

Наводнение. Из серии иллюстраций к роману-хронике «История одного города». Худ. Кукрыниксы. 1979 год

«Благонамеренные речи»

Название, конечно, иронично – над благонамеренностью автор саркастически смеется. Сборник очерков (коронный жанр Салтыкова-Щедрина!), первый из которых появился в печати в 1872 году, стал попыткой рассказать о том, как изменилась Россия за десятилетие Великих реформ. Это путевые заметки, написанные от имени «русского фрондера», помещика и «сатирического писателя», который ездит по России, навещая свои имения. Рассказчика нельзя полностью отождествлять с автором, но многие мотивы связаны с чиновничьим и помещичьим опытом Салтыкова.

Для писателя было важно поставить точный диагноз: к чему идет общество, каким оно может стать через десятилетие-другое. Он полемизировал и с писателем и литературным критиком Николаем Чернышевским с его верой в народ, и с правоведом Борисом Чичериным, который считал ключевыми опорами общества «семейство, церковь и государство». У Салтыкова же выходило, что семейные принципы разрушаются, церковность лицемерна, а о существе государства его подданные просто не имеют понятия. При этом охрана существующего порядка направлена главным образом на обуздание «простеца» – вчерашнего крепостного, который не выбился в торговцы или арендаторы: «Никто так не нуждается в свободе от призраков, как простец, и ничье освобождение не может так благотворно отозваться на целом обществе, как освобождение простеца». Но что нас ждет после такого освобождения? Вывод отважный: писатель осознавал, что «пробуждение масс» ударит и по сильным мира сего, и по тем же «простецам», которые не готовы к свободе.

Наибольший резонанс получил очерк «Тяжелый год», в котором речь шла о воровстве в годы Крымской войны в захолустной губернии, отдаленной от театра военных действий. «Отечество – это святыня!» – провозглашает управляющий палатой государственных имуществ Удодов, «бюрократ новейшего закала», «пионер». Он – сторонник реформ, критик устаревших мастодонтов, крепостников, которые еще недавно всем распоряжались в этом краю. И что же? Как только возникла возможность нажиться на формировании ополчения и военных поставках, когда «всякий спешил как-нибудь поближе приютиться около пирога, чтоб нечто урвать, утаить, ушить, укроить, усчитать и вообще, по силе возможности, накласть в загорбок любезному отечеству», энергичный Удодов «оттер всех», столковавшись с губернатором, которого писатель иносказательно величает «патриархом». Номер «Отечественных записок», в котором в июле 1874 года вышел этот очерк, был запрещен, а весь тираж уничтожен. Но вскоре Салтыкову удалось «пробить» публикацию в газете «Новое время», немного смягчив углы и добавив подзаголовок: «С лишком за двадцать лет назад». Весь цикл вышел отдельным изданием в 1876 году.

По части женского вопроса. Иллюстрация к сборнику очерков «Благонамеренные речи». Худ С.П. Тюнин. 1988 год

«Господа Головлевы»

Роман Салтыков-Щедрин начал писать в 1875 году, а завершил через пять лет. Сначала в «Отечественных записках» появлялись рассказы о Головлевых, но очень скоро стало ясно, что из этого материала складывается масштабное полотно. Властная помещица Арина Головлева сколотила огромное состояние. Одного из ее сыновей, Порфирия, с детства прозвали «Иудушкой» и «кровопивушкой». Он подолгу с наслаждением вычисляет, какую выгоду получил бы, если бы у всех соседей сдохли коровы. Это самый интересный герой романа, чудовищный притвора, который, рассуждая о святости и благолепии, идет от преступления к преступлению. Но проходит время – и в душе Иудушки просыпается страх, а затем и запоздалое раскаяние: «Порфирий Владимирыч некоторое время ходил по комнате, останавливался перед освещенным лампадкой образом Искупителя в терновом венце и вглядывался в него. Наконец он решился». В забытьи, в стужу, в одиночестве Порфирий пошел к могиле матери, перед которой был виноват. Заблудился. На другой день в снегу нашли его закоченевший труп. Здесь сатирик не издевается над ненавистным героем, Иудушка оказался сложнее карикатуры. Многих читателей удивило, что Щедрин не «казнил» своего героя, а дал ему возможность раскаяться. В финале нам жаль этого «лицемера и плута». А книга получилась страшная – автор углублялся во мрак человеческих пороков. Зная о воззрениях Салтыкова-Щедрина, можно трактовать роман схематично: он показал деградацию и распад дворянской семьи. И все-таки здесь писатель поднялся над сатирическими штампами и раскрыл не только преступную подноготную, но и трагедию людей, заглушивших в себе голос совести.

Прототипами Головлевых стали в основном самые близкие родственники Михаила Евграфовича. Помещицу он наделил и чертами характера, и некоторыми биографическими нюансами, которые заставляли вспомнить о его матери. Она тоже сколотила немалое состояние, скупая землю, и много лет раздумывала, как правильно распределить накопленное между детьми. Ее любимчиком был старший из братьев, Дмитрий, – показной любовью к родителям и склонностью к поучениям он очень напоминал главного антигероя романа. Считается, что Порфирий-Иудушка во многом списан со старшего брата сатирика. «Ужели, наконец, не противно это лицемерие, эта вечная маска, надевши которую, этот человек одною рукою Богу молится, а другою делает всякие кляузы?» – изливал свое возмущение братом Салтыков-Щедрин в письме матери. По воспоминаниям писательницы Авдотьи Панаевой, литератор задолго до создания «Головлевых» величал братца Иудушкой. Отношения Михаила с Дмитрием и его женой-француженкой, долгое время дружеские, испортились после смерти родителей, когда два брата вступили в тяжбу о наследстве, которую Михаил проиграл.

Несчастный Степка-балбес, старший сын помещицы Головлевой, – это портрет еще одного брата Салтыкова-Щедрина, Николая Евграфовича. Пьяница, промотавший свою часть семейного капитала и умерший в 37 лет, – таким он и был. В «Головлевых» нет ни фантастики, ни эксцентрики, свойственных писателю. Это серьезная, мрачноватая семейная хроника. О его стиле напоминают только гротескные интонации.

Ключ к Головлевым – в понятии «выморочный», которое не раз повторяется в романе. Это не только термин из наследственного права – имущество, оставшееся без хозяина после смерти владельца. Есть у этого слова и другой расхожий смысловой оттенок. Мы так называем тоскливые, безжизненные явления. Но у Салтыкова-Щедрина образ получился еще страшнее и шире. Это помрачение в душе героя и в мире вокруг него. Воронка, в которую втягивают Головлевых праздность, алчность и что-то еще – неизъяснимое, таинственное, демоническое.

Иудушка. Иллюстрация к роману «Господа Головлевы». Худ. Кукрыниксы. 1974 год

Многих читателей удивило, что Щедрин не «казнил» Иудушку, а дал ему возможность раскаяться. В финале нам жаль этого «лицемера и плута»

«Современная идиллия»

В 1883 году Салтыков-Щедрин завершил свой, быть может, самый политически острый роман, в котором вкупе со злободневными реалиями немало фантазий, игрового гротеска. На излете Великих реформ наступило время, когда следует «умерить свой пыл». Неназванные консерваторы начинают завинчивать гайки. Герои Щедрина, словоохотливые столичные обыватели, решили не выходить из дома – в ожидании «лучших времен» и опасаясь квартального надзирателя. Затворились, отучаясь от вольнодумных политических бесед. Главное – погодить. Вот они и начали «годить» – сосредоточенно набивать папироски, получать гастрономические удовольствия, продумывать мелкие пустопорожние интриги, «утробные похождения». Но их все равно подозревают в неблагонамеренности! Салтыков-Щедрин с таким азартом высмеивал малодушие перепуганных либералов, что создал не просто шарж. Получилась насыщенная панорама начала 1880-х. «Такого полета сумасшедше-юмористической фантазии я даже у него не часто встречал», – писал Иван Тургенев. Ну а цензура увидела в романе «множество отдельных предосудительных мест, бросающих неблагоприятный свет на правительство за его неуместную подозрительность».

В 1970-е Сергей Михалков создал инсценировку романа «Современная идиллия» – «Балалайкин и К°». Для постановки пригласили ленинградского мэтра Георгия Товстоногова, и он явил Москве на сцене театра «Современник» потрясающий спектакль. На обсуждении премьеры Михалков заявил: «Давно царизм не получал такой пощечины!» Но поклонников аллегорического спектакля больше интересовали параллели с современностью. Их разгадывали и жадно впитывали. Творчество Щедрина тогда оказалось кричаще злободневным. Впрочем, как всегда, только в разное время актуальнее становятся разные грани классической сатиры. Пьеса полтора десятилетия шла «на аншлагах».

Сцена из спектакля «Балалайкин и К°». В ролях (слева направо): Авангард Леонтьев, Валентин Гафт, Петр Щербаков, Игорь Кваша, Рогволд Суховерко. Режиссер Георгий Товстоногов. Московский театр «Современник», 1980 год

«Пошехонская старина»

В своем последнем романе писатель постарался восстановить картины собственного детства, рассказав о жизни провинциальных помещиков и крестьян в дореформенные времена через судьбу дворянина Никанора Затрапезного. Сатирик писал «Пошехонскую старину», лишившись работы в журнале и с головой погрузившись в воспоминания. В романе есть гротескные эпизоды, но по интонации и размаху повествования это основательная хроника. С прежним Щедриным роман роднят обличительные мотивы, однако метких щедринских «издевок» стало меньше. Писателю как будто наскучило высмеивать тех, кого он ненавидел. В этой невеселой книге он задумал раскрыть суть рабства не только в окрестностях реки Шехоны (в наше время это – на рубежах Ярославской и Вологодской областей). Это обобщенная панорама глубинной, отдаленной от столиц крепостнической России.

О династии Затрапезных он пишет так: «В пограничных городах и крепостях не сидели, побед и одолений не одерживали, кресты целовали по чистой совести, кому прикажут, беспрекословно». Они подчинялись вышестоящим феодалам, а крестьяне – им. Так и повелось. В колоритной галерее героев романа выделяется лакей Конон – прирожденный раб. Жизнь его, не освещенная лучом сознания, «представляла собой как бы непрерывное и притом бессвязное сновидение». Сомневаться, да и вообще думать он не склонен, все и так предрешено. При этом свои обязанности выполняет скверно. Если подметает – вокруг летит пыль столбом, хозяйскую одежду чистит неаккуратно. Глядя на него, барыня (ее сатирик, по обыкновению, писал по воспоминаниям о матери), заглянув в будущее, мечтает о том, что когда-нибудь слуг заменят машины… С сочувствием Салтыков говорит о крестьянах, способных если не на бунт, то на неординарные мысли и поступки. В них робко просыпается человеческое достоинство. Таков крепостной цирюльник по прозвищу Ванька-Каин, неунывающий весельчак и гармонист. Барыне не нравилось, что он отвлекал крестьян от трудов и послушания, и Ваньку определили в солдаты. Одна из самых сложных героинь «Старины» – Аннушка «с лицом цвета сильно обожженного кирпича». Она не ропщет, покорно принимает свою участь. Но не бездумно, а по религиозным убеждениям, по примеру святых мучениц. Барыня не верит в ее смирение, считает «революционеркой». Неординарности крепостным не прощают, требуют не только послушания, но и отточенного лицемерия. Им следует жить по принципу «не лги, но правды не говори». А лучше всего – молчать.

Роман публиковался в «Вестнике Европы» с 1887 года, а отдельное издание вышло уже после смерти автора, в 1890-м. Из цензурных соображений писатель заменил в подзаголовке слово «житие» на «жизнь и приключения». По Салтыкову-Щедрину, бесчеловечные крепостные устои калечат и крестьян, и помещиков. Возможно ли преодолеть в себе барство и рабство? Он оставил этот вопрос без ответа. Быть может, развил бы эту тему в продолжении, в котором задумал рассказать о зрелых годах Затрапезного. Но приступить к этому замыслу не успел.

Иллюстрация к роману «Пошехонская старина». Худ. А.В. Ванециан. 1962 год

Родной уголок

С биографией и творчеством Салтыкова-Щедрина тесно связано его родное село Спас-Угол

Иван Измайлов

Сегодня село, насчитывающее менее двух десятков жителей, относится к Талдомскому району Московской области, однако в XIX веке оно было в границах Тверской губернии, располагаясь в дальнем углу Калязинского уезда – отсюда вторая часть названия. Первая же восходит к построенной в 1795 году в селе церкви Спаса Преображения Господня, где в январе 1826-го был крещен будущий классик.

Спас-Углом предки писателя владели еще в XVI столетии, когда их фамилия звучала как Сатыковы. В следующем веке один из них, отличившись в русско-польской войне, переименовал себя в Салтыкова – этот дворянский род был куда более славным и влиятельным. Обе фамилии происходят от тюркских слов: «сатык», по мнению языковедов, означает «честный», а «салтык» – то ли «хромой», то ли «особый» (в русских диалектах сохранилось выражение «на свой салтык», то же, что «на свой лад»).

Род «московских» Салтыковых прославили сановники, полководцы и помещица-садистка, прозванная Салтычихой, – правда, она стала Салтыковой лишь благодаря недолгому браку с одним из представителей семьи. А вот их самозваные тверские однофамильцы не обрели ни известности, ни богатства. Отец классика Евграф Салтыков служил в гвардейском Преображенском полку, потом в Московском архиве Коллегии иностранных дел, но не сделал ни военной, ни дипломатической карьеры, несмотря на усердие и отличное по тем временам образование. Вернувшись в Спас-Угол, он в 40 лет женился ради приданого на 15-летней купеческой дочке Ольге Забелиной, которая в свои годы стала вести хозяйство куда успешнее, чем ее мечтательный супруг. Родив одного за другим девятерых детей, она успевала управлять имением Салтыковых и доставшимся от отца московским домом, а позже прикупила соседнее сельцо Ермолино и часть обширного села Заозерье, которое сатирик в «Пошехонской старине» переименовал в Заболотье. Спас-Угол в романе стал Малиновцем – по названию соседней деревушки.

С тех пор как после смерти родителей Спас-Углом завладел старший брат Дмитрий, писатель туда не приезжал. После революции имение было отдано крестьянам, и уже через год усадьба Салтыковых «случайно» сгорела. Обширный парк какое-то время поддерживали в порядке, но в Великую Отечественную там устроили колхозный птичник, парк и пруды пришли в запустение, а закрытая церковь Спаса Преображения Господня использовалась как зернохранилище. Не раз поднимался вопрос об увековечении памяти Салтыкова-Щедрина, и в 1957 году в центре села появился его бюст – копия работы скульптора Леопольда Бернштама. В 1976-м на родине сатирика отмечали первый всесоюзный Щедринский праздник. В церкви началась неспешная реставрация – через 10 лет в ней разместился литературный музей. В экспозиции были представлены «предметы крепостного быта», выделенные музеями Тверской области, и документы семейного архива Салтыковых из Пушкинского Дома.

В 1994 году в церкви возобновились службы, но там еще долго продолжал работать музей. Щедринские праздники проводились по-прежнему, однако теперь их приурочили к храмовому празднику Яблочного Спаса и назвали «Спас в Спасе». В 2019 году в селе состоялось торжественное открытие нового современного здания музея с участием множества гостей, в том числе праправнуков писателя. Здесь проводятся экскурсии, выставки и лекции, посвященные жизни и творчеству литератора. Туристы могут осмотреть экспозицию музея и фамильный некрополь Салтыковых, погулять по заросшему парку.

Памятник Михаилу Салтыкову-Щедрину на родине. Копия работы скульптора Л.А. Бернштама. Московская область, Спас-Угол, 1957 год