«Друг мой, Сергеич»

В апреле 1625 года появился на свет Артамон Матвеев – один из крупнейших государственных деятелей предпетровской России

Игорь Андреев, кандидат исторических наук

Находясь на службе у царя Алексея Михайловича, Матвеев обрел влияние, сопоставимое с могуществом патриарха Никона до его опалы. Но достиг он этого не благодаря харизме и подавляющей воле, а с помощью настойчивости, терпения, проявляя храбрость и проворство. А главное – царский фаворит умел добиваться того, чего от него ждали. Позднее он так отзывался о своей службе: «Работал вам, государям [речь шла и об Алексее Михайловиче, и о сменившем его Федоре Алексеевиче. – «Историк»], чистым сердцем, а не лукавым, и лукавого не помышлял и впредь помышлять не буду».

Однако Артамон Сергеевич никогда не был слепым исполнителем царской воли. Будучи человеком умным и проницательным, он давал толковые советы и находил верные решения, оставаясь при этом в тени государя, – за это царь ценил его особенно. Матвеев стал для него незаменимым, едва ли не первым апробировав новый тип фаворита, равно пригодного для больших и малых, великих и сомнительных дел.

Посмертный портрет Артамона Матвеева в доспехах. Худ. Й. Фоллевенс Старший. 1700 год

На поле брани

Служба военная, дипломатическая, административная и придворная – вот те поприща, на которых отличился Артамон Матвеев. С первой он начал и, хоть и не достиг заметных высот, обратил на себя внимание Алексея Михайловича. Три остальные оказались много успешнее и вознесли его до самых верхов власти, сделав главой Посольского, Малороссийского, Аптекарского и иных приказов, не говоря уже о месте в Боярской думе и положении ближнего боярина. Примечательно, что все эти обязанности нередко сочетались одновременно, создавая репутацию мастера на все руки. На такого слугу можно было положиться – не подведет и не проболтается.

Военная служба Матвеева, родившегося в 1625 году, началась в 1640-х и протекала в основном в стрелецких полках с пребыванием и в Москве, и в далеких посылках, и, наконец, в войнах с соседними странами. Для сына дьяка стрелецкая служба стала чуть ли не единственным шансом выдвинуться. Правда, помогало то, что с детства он воспитывался при царском дворе и был вхож в покои юного царевича. Косвенно – по ранней переписке и содержанию царских писем – можно заключить, что государь сохранил самое теплое расположение к своему слуге – другу детства. Да и должность стрелецкого головы, достаточно быстро полученная Артамоном Сергеевичем, свидетельствует в пользу этого предположения. Позднее, уже в ссылке, он писал о «крайней к себе милости», полученной «с молодых лет».

С началом Русско-польской войны перед Матвеевым открылась возможность отличиться на поле брани. Однако первая попытка снискать лавры героя обернулась неудачей. 16 августа 1654 года при штурме Смоленска его приказ действовал на одном из главных направлений. На глазах государя, наблюдавшего за приступом, ратные люди атаковали Днепровские ворота. Вначале все складывалось удачно: стрельцы поднялись на стены, заняли башню и вот-вот должны были ворваться в город. Но тут последовал мощный взрыв. «Пушки и люди, бывшие при них [стенах], взлетели на воздух… Наши воспрянули духом и снова вскочили на кватеры [участки стены]» – так описал эпизод один из поляков, участник отражения приступа. Как ни странно, царь не был разочарован неудачей и писал сестрам в Москву: «Наши ратные люди зело храбро приступали и на башню и на стену взошли, и бой был великий».

Очень скоро Матвеев получил возможность реабилитироваться – не на поле боя, а во время переговоров об условиях сдачи Смоленска. Церемония, в разработке которой непосредственно участвовал Артамон Сергеевич, должна была смыть позор капитуляции армии Михаила Шеина в 1634 году. Ее повторили наоборот: теперь конь под царем топтал польские знамена и победителю кланялись уже не русские воеводы.

В Стрелецкой слободе. Худ. С.В. Иванов. 1908 год

Угорский Алексея Михайловича. Жалованная золотая монета 1645–1676 годов

Полковник и стрелецкий голова

К середине 1650-х Матвеев прочно обосновался в кругу доверенных лиц государя. Он состоял с Алексеем Михайловичем в постоянной переписке – и не только деловой. Царь делился с ним новостями: «За твою верную службу к нам, государю, пишю, что у нас делается». Извинялся: «И в том не осуди, что пишу: не чист от греха, потому что множество имею ево в себе». Шутил, как в случае с рассказом о приеме шведского посланника, поразившего всех своим необычайным «глубокомыслием»: «Мы, великий государь, в десеть лет впервые видим такого глупца посланника». В знак полного доверия монарх послал Матвееву «азбуку для переводу тайных дел», наказав «и тебе б принять со радостию и держать скрытным делом». Само выражение «принять с радостью» говорило об особом расположении, в чем-то даже более значимом, чем шуба с царского плеча: ею жаловали чаще, нежели подобным отношением.

Самое удивительное в этих письмах – их тональность. «Друг мой, Сергеич, приезжай к нам поскорее, – взывает Алексей Михайлович, – дети мои и я совсем без тебя осиротели, за ними присмотреть некому, а мне посоветоваться без тебя не с кем». Здесь Тишайший не приказывает – он просит!

После взятия Смоленска полк Матвеева участвовал в осаде Львова, где «явственно» бился сначала с гетманом Станиславом Потоцким, а затем с крымскими татарами, подоспевшими на помощь полякам. Обстановка сложилась так, что русско-казацкой армии пришлось снять осаду со Львова и начать отступление. Когда основные силы отступили к Киеву, Артамон Сергеевич был оставлен в арьергарде и сумел в лютые холода отвести свои войска к московским рубежам. Позднее он красочно описал пережитое: «С остаточными людьми, что у меня, холопа твоего, в полку осталось, впрягаясь сами под пушки, все 59 пушек и с запасы допровадил до Белой церкви и до Москвы, а урона вашим, Великаго Государя, ратям не учинил».

В 1656 году, с началом войны со Швецией, Матвеев принял участие в неудачном царском походе на Ригу. К этому времени он уже удостоился чести в царских указах именоваться полковником и стрелецким «головою». Само «рижское невзятие» на фоне успехов не воспринималось как катастрофа, однако последствия его оказались тяжелыми. Эйфория от прежних достижений привела к тому, что царь и его окружение переоценили свои силы. В преддверии войны со шведским королем Карлом X Москва заключила с Варшавой перемирие. В результате Речь Посполитая получила на самом пике знаменитого «потопа» – разорительного шведского вторжения – долгожданную передышку, чтобы собраться с силами и изгнать захватчиков. Этот шаг настолько раздосадовал гетмана Богдана Хмельницкого, что тот, по донесению Матвеева, задался перед своими сторонниками вопросом: «Не поискать ли де нам иного государя?» А уже после смерти Хмельницкого его преемник гетман Иван Выговский действительно нашел иного государя – короля Яна Казимира. Выбор Выговского расколол казачество и привел к многолетней гражданской войне.

Против изменников была направлена армия князя Алексея Трубецкого, в состав которой вошел и полк Матвеева. Под Конотопом в июле 1659 года Трубецкой потерпел поражение, после которого ему пришлось под давлением крымского хана, союзника Выговского, отступать к Путивлю. Полк Артамона Сергеевича всю дорогу отбивался от жестоких наскоков крымцев. Позднее он так описывал этот «анабасис» на русский лад: «Шли отводом до Путивля, окоп и обоз, и образец, и путь строил я, холоп твой… и отошли в Путивль в целости; а неприятельских Польских и Крымских ратных людей многих побили».

Конотопское поражение произвело в Москве удручающее впечатление – в битве погибло немало представителей знати. Царский двор облачился в траур, воинственный дух заметно упал. Когда спустя два месяца после битвы Трубецкому было приказано вновь двинуться на неприятеля, в войсках вспыхнуло волнение. Воеводу насильно вывели перед протестующими, но от расправы его спас Матвеев: «И я, холоп твой, с стрельцами его боярина отнял». Случай примечательный: он не побоялся мятежной толпы и сумел ее укротить. Возможно, именно поэтому 15 (25) мая 1682 года Артамон Сергеевич столь же смело вышел к мятежным стрельцам. Но если в 1659-м ему удалось унять бунтующих, то в 1682-м – нет…

В карьере Матвеева Конотоп стал последним крупным сражением, в котором ему довелось участвовать. В дальнейшем царь предпочитал держать его ближе к себе, все больше ценя деловую хватку вкупе с безусловной преданностью, которые фаворит государя проявил во время подавления Медного бунта в 1662 году.

Осада Риги русскими войсками в 1656 году. Худ. А. Перель. Гравюра XVII века

«Друг мой, Сергеич, приезжай к нам поскорее, – взывал государь, – дети мои и я без тебя осиротели, за ними присмотреть некому, а мне посоветоваться без тебя не с кем». Тишайший здесь не приказывает – просит!

Дела украинские

Далеко не все ясно в истории его карьеры дипломата. По одной из версий, свою роль сыграло покровительство влиятельного думного дьяка Алмаза (Ерофея) Иванова, причастного к посольским делам. Шведский резидент в Москве Иоганн де Родес и вовсе называет Матвеева его пасынком. Добавим, что и отец Артамона Сергеевича не был чужим человеком для Посольского приказа, участвуя в дипломатических миссиях в Турцию и Персию.

При этом восхождение самого Матвеева на этот олимп началось достаточно скромно. В 1653 году он появился в ставке Хмельницкого в Чигирине, чтобы «звать в подданство» казаков. Для Москвы было важно, чтобы те приняли подданство до объявления войны польскому королю. Сам же гетман стремился к обратной последовательности, что давало ему широкие возможности для торга со всеми сторонами конфликта. Именно поэтому генеральный писарь Выговский, доверенное лицо Хмельницкого, настойчиво выпытывал у Матвеева, намерен ли царь «воевать Смоленск». Но тут коса нашла на камень – царский эмиссар от ответа уклонился: «Несбыточное то дело воевать Смоленск».

Переяславская рада 1654 года поставила точку в затянувшейся дипломатической игре. Было бы наивно приписывать ее успех лишь красноречию посланцев государя – слишком опытен и прозорлив был Хмельницкий, чтобы поддаться только на уговоры. Ключевую роль сыграла угроза самому существованию гетманщины со стороны Речи Посполитой. Наконец, и это главное, свой выбор сделали казаки и селяне, выступив за московское подданство, скрепленное общим прошлым, верой и горькими уроками польского владычества. Тем не менее усилия царских дипломатов, укреплявших ряды сторонников и сокращавших число колеблющихся, не пропали даром.

Похоже, заслуга Матвеева в этом деле была немалая. Неслучайно после решения Рады именно Артамон Сергеевич был отправлен в Москву с радостным известием: глава посольства боярин Василий Бутурлин знал, из чьих уст эта новость прозвучит для государя особенно приятно. В 1655 году Матвеева вновь направили к Хмельницкому – на этот раз с поручением договориться о совместном походе на Западную Украину.

В отношениях с казацкой старши́ной Матвеев оказался точен в прогнозах. Его не обманули щедро раздаваемые заверения Ивана Выговского – преемника Хмельницкого – в верности царю. Вывод был категоричен: Выговский – «изменник и добра от него не будет». Однако Алексей Михайлович не внял этому предостережению, предпочитая верить тому, во что очень хотелось. Жесткий отзыв о новом хозяине Чигирина имел для Матвеева свои последствия – его отстранили от посольских дел на Украине.

Портрет царя Алексея Михайловича. «Царский титулярник». 1672 год

Памятник Богдану Хмельницкому в Киеве. Скульптор М.О. Микешин. 1888 год

Глава дипломатии

Однако вскоре пришлось убедиться в правоте Артамона Сергеевича. В сентябре 1658 года Выговский заключил Гадячскую унию, вернув казацкое войско в подданство Яна Казимира. Измена шла рука об руку с вероломством: по городам Украины прокатилась волна расправ над застигнутыми врасплох царскими служилыми людьми. В Москве не сразу поверили в происходящее. Отрезвление пришло c началом военных действий – второго этапа кровопролитной Русско-польской войны.

На рубеже 1660–1670-х годов в окружении Алексея Михайловича стали нарастать разногласия с главой Посольского приказа Афанасием Ординым-Нащокиным. «Русский Ришелье», как именовали его иностранцы, умел предугадывать исход многих международных событий, но оригинальный ум Ордина был слишком самостоятельным. Боярин осмеливался возражать царю, отстаивая свое представление о приоритетных направлениях внешней политики. Главную задачу страны Ордин видел в обретении выхода к Балтике. В перспективе это означало новое столкновение со Швецией и сближение с Речью Посполитой, ради которого он был готов идти на уступки. Однако Алексей Михайлович уступать не хотел, особенно в киевском вопросе: по условиям Андрусовского перемирия 1667 года город следовало вернуть Польше. Царь искал любой повод, чтобы обойти неудобные статьи договора и сохранить за собой древнюю столицу. Его решительно поддерживал Матвеев, понимая, что Киев – ключ ко всей Украине.

Ценя Ордина-Нащокина, государь терпел возражения опытного дипломата. Однако долго так продолжаться не могло, тем более что рядом находился Артамон Сергеевич, которому удавалось поддерживать порядок на Левобережье Днепра. В марте 1669 года на Глуховской раде царские послы Матвеев и Григорий Ромодановский вручили булаву новоизбранному гетману – стороннику Москвы Демьяну Многогрешному. Неудивительно, что сразу же по возвращении в столицу царский фаворит получил первое серьезное административное назначение, возглавив Малороссийский приказ, а в феврале 1671-го, после отставки Ордина-Нащокина, – и Посольский приказ, став руководителем внешней политики Русского государства.

Это назначение пришлось на очень непростое время. С начала 1670-х годов Османская империя, утвердившись на части Правобережья, стала претендовать на всю Украину. Усилия Матвеева сосредоточились на создании антиосманской коалиции, идеологическим основанием которой стала защита христианства от «басурман». К европейским дворам были направлены посольства с призывами объединиться против общей опасности. Из этих амбициозных планов мало что вышло, но само намерение отражало расширение дипломатического кругозора Москвы.

Матвееву по-прежнему приходилось уделять много внимания происходящему на Украине. В марте 1674 состоялась новая Переяславская рада, на которой 10 правобережных полков «со всем посполитством» присягнули московскому государю. На этот раз Артамон Сергеевич стоял не за кулисами, как это было в 1654-м, а в первых рядах, вручая новому гетману «обеих сторон Днепра» Ивану Самойловичу золоченую булаву и царское знамя с двуглавым орлом. Правда, объединения сторон Днепра под управлением «московского гетмана» так и не произошло: в конечном счете Варшава и Москва вернулись к условиям Андрусовского перемирия, закрепив их в 1686 году «Вечным миром», по которому Киев оставался за российскими правителями. Но произошло это уже после гибели самого Матвеева.

Ближний боярин и воевода Афанасий Ордин-Нащокин. Неизв. худ. XIX век

«Вечный мир». Русский экземпляр договора России и Речи Посполитой. 1686 год

Ближний боярин

Артамон Сергеевич издавна покровительствовал Нарышкиным: братья Федор и Кирилл (отец будущей царицы Натальи) служили под его началом, а сама Наталья Кирилловна воспитывалась в доме «великого государя ближнего боярина». Поэтому его активное участие в судьбе девушки, столь удачно завершившееся браком с Алексеем Михайловичем, неудивительно.

Вопреки позднейшим мифам о случайности происшедшего, Матвеев, несомненно, использовал все свое влияние, чтобы осчастливить воспитанницу и заодно самого себя. Похоже, царя привлекла не только красота избранницы, но и ее бойкий характер. Наталья росла в доме царского фаворита в гостеприимной и открытой новшествам атмосфере, где гостей потчевали музыкой и беседой. Супруга Артамона Сергеевича не слыла затворницей и сама была частью этой маленькой обиходной «революции», когда под натиском перемен стала сдаваться самая неприступная цитадель старой Руси – домостроевский уклад жизни.

Наталья Кирилловна навсегда осталась благодарна Матвееву, но и он благодаря ей достиг новых высот. Впоследствии почти каждое радостное событие в царской семье приносило ему новый чин или назначение. На следующий день после свадьбы он был пожалован в думные дворяне. Месяц спустя возглавил Посольский приказ. Рождение царевича Петра в мае 1672 года сделало его окольничим, а боярство было даровано на празднование отложенных именин царевны Феодоры в октябре 1674 года.

Долгий путь к высшему думному чину – следствие того, что царь, учитывая худородность фаворита, чтил традицию. Однако, в отличие от отца молодой царицы, боярина «по кике» Кирилла Полуэктовича, тихо сидевшего на боярской скамье, Артамон и до этого чина был одним из самых влиятельных членов думы. Безупречной службой Матвеев в конце концов компенсировал свой главный «недостаток» – отсутствие родовитости и добился власти, которая прежде доставалась лишь представителям первостепенной знати. В этом смысле он протоптал дорожку будущим царским фаворитам сомнительного происхождения вроде Александра Меншикова.

«Первый министр»

Алексей Михайлович души не чаял в молодой супруге. Чтобы развлечь охочую до всяких забав Наталью Кирилловну, царь выискивал по всей Москве музыкантов, певчих, карликов и шутов. Матвеев проявлял завидную энергию, потакая государю, и отправленным за границу дипломатам могли «в нагрузку» поручить нечто неожиданное вроде «приговорить… в службу двух человек трубачей самых добрых, которые б в учении свидетельствованы, на высокой трубе танцы трубить».

Стараниями Артамона Сергеевича в обиход двора вошло новое увлечение – театр. Он уделял ему столько внимания, что датский посланник Могенс Ге сетовал: «Главное занятие этого первого министра – устраивать представление пьес, и он даже сам появляется на сцене, чтобы утихомирить детей, которые выступают актерами». Открытие театра произошло не в октябре 1672 года, как часто пишут, а несколькими месяцами ранее – в феврале. То был балет «Орфей», хотя в строгом смысле представление балетом не являлось: оно включало несколько сцен и декламаций, призванных развлечь зрителей. Трехчасовое выступление прошло с огромным успехом, вызвав восторг государя и женской части царского семейства. Алексей Михайлович даже распорядился повторить его на следующий день, но наутро планы нарушила кончина патриарха Иоасафа II.

Известие о первом представлении и реакции царского двора достигло даже западной прессы. «Его царское величество и женская половина царского семейства не раз смеялись, притом во всеуслышание, в особенности в ответ на проделки и ужимки Пикельхерринга», – сообщалось в одной из газет. Упомянуто было и имя единственного устроителя балета, удостоившегося чести стоять рядом с царем, – «Эртемона Сергиофвица» Матвеева.

Вообще, Артамон Сергеевич охотно пересаживал на русскую почву заморские диковинки и выступал инициатором многих новшеств. Будучи главой Аптекарского приказа, он открыл одну из первых аптек в столице. Его дом между Покровской и Мясницкой улицами был обставлен на европейский – в понимании русского «западника» – лад. Там находились библиотека и богатая коллекция часов, стены украшали картины на библейские сюжеты и портреты, в том числе личные – самого хозяина и его родных. Случалось, здесь же он принимал иностранных дипломатов. Едва ли это было устроено ради бахвальства: вся обстановка дома должна была демонстрировать, что его хозяин идет в ногу со временем.

При Матвееве в Посольском приказе в 1672 году был создан «Царский титулярник». Подобного рода справочники-письмовники с титулами монархов создавались и прежде, поскольку без них невозможно было выстраивать дипломатические отношения. Но на этот раз родилось настоящее произведение книжного искусства с красочными «персонами» – правителями Русского государства от легендарного Рюрика до первых Романовых. Смысл этой галереи фантастических портретов – визуальное обоснование легитимности новой династии как законной преемницы Рюриковичей. Артамон Сергеевич прекрасно понимал, чем можно порадовать покровителя, и достиг этого своим подношением.

Царская приязнь – опора крепкая, пока жив покровитель. Внезапная кончина Алексея Михайловича стала тому горьким подтверждением: лишившись высочайшего покровительства, Матвеев остался один на один с многочисленными недругами. Могенс Ге докладывал в Копенгаген о сложившемся положении: «Двор разделился на несколько партий, принц юн, хвор и нимало не интересуется мирскими делами, бояре вообще пылают неизбывной ненавистью к канцлеру».

Особенно опасны были Милославские, поднявшие голову с воцарением Федора Алексеевича, сына Марии Милославской – первой супруги Алексея Михайловича. К Матвееву, оттеснившему их от власти, они испытывали лютую ненависть. Правда, опала настигла боярина не сразу – слишком много «концов» было на нем завязано. Однако в итоге влиятельные кланы Одоевских, Долгоруких, Голицыных предпочли удовлетворить аппетиты Милославских за счет Артамона Сергеевича.

Спас Эммануил с припадающими святителем Артемоном Селевкийским и преподобномученицей Евдокией Илиопольской. Икона. 1670-е годы. Изображенные святые соименны заказчику иконы Артамону Сергеевичу Матвееву и его жене Евдокии Григорьевне

Падение любимца

История падения Матвеева во многом повторяет судьбу всех фаворитов, чей высокий полет обрывает смертельное пике. Правда, у него оставалась надежда, которую звали царевич Петр.

4 июля 1676 года Матвееву объявили о назначении воеводой в заштатное Верхотурье, которое сопровождалось издевательским напутствием: «Как есть поезжай». Далее последовало обвинение в нерадении к «обережению царского здоровья», к которому затем добавили еще более страшное – в колдовстве и «чернокнижии». Гонители Артамона Сергеевича усердствовали, выбивая у привлеченных к делу признание на дыбе. Явных улик не доискались, однако это мало помогло опальному. Его «за великие вины и неправды» лишили боярства, отобрали вотчины, дома, имущество и отправили в ссылку в печально известный Пустозерск – туда, где в промерзлых ямах томился неукротимый протопоп Аввакум со своими соратниками.

Опала не сломила Матвеева. Он начал борьбу на свой лад – челобитными на имя царя. Прослужив верой и правдой столько лет, Артамон Сергеевич сохранил наивную веру в силу безупречной службы, которая не может быть просто так «забвена» государем. Надо лишь напомнить о ней да опровергнуть наветы, по злобе и зависти возведенные на него. Однако от веры в справедливость толку было мало. Куда важнее оказались перемены при царском дворе: умерла главная гонительница Матвеева – влиятельная тетка государя царевна Ирина. Пошатнулось положение другого врага – боярина Ивана Михайловича Милославского. Помогло и то, что царь Федор намеревался жениться во второй раз. Избранницей стала крестница Артамона Сергеевича – Марфа Апраксина, которая вступилась за опального. Уже в декабре 1681 года последовал указ о его возвращении. На этот раз заступников, уговаривавших царя помиловать боярина, оказалось немало – но не по доброте душевной, а по стечению обстоятельств. Жизнь юного государя вновь повисла на волоске и в апреле 1682-го оборвалась. Наследника у бездетного Федора не было, и взгляды многих влиятельных придворных обратились к юному Петру. При этом все знали: Петр – это Нарышкины, а Нарышкины – это Матвеев.

Ступенька крыльца

Драматические события конца апреля – начала мая 1682 года, связанные с избранием на царство Петра в обход старшего брата Ивана, развивались без участия Матвеева. Он возвращался в Москву в духоподъемном настроении, но царевна Софья и Милославские, проиграв первый тур борьбы за власть, не собирались сдаваться. К тому же под рукой у них был «горючий материал» – недовольные своим положением стрельцы.

Уже на подступах к Москве Артамон Сергеевич получил известие о заговоре и вознамерился предотвратить его. По словам его сына Андрея, он заявил, что «тот их бунт пресечет» или «живот свой за своего природного государя отдаст». Но вот беда – заговорщики времени ему не дали. Они быстро сообразили, что с появлением Матвеева партия Нарышкиных обретет опытного лидера. Неслучайно ему возвращали все владения и жаловали «честью в бояря по прежнему».

Матвеев въехал в Москву между 10 и 12 мая, а утром 15-го к Кремлю из слобод одновременно двинулись стрельцы и солдаты, подогретые слухами, что Нарышкины убили царевича Ивана. Мятежники заполнили Соборную площадь и подступили к Красному крыльцу. Их пытались успокоить – вывели царское семейство в сопровождении патриарха и бояр. Матвеев стал уговаривать стрельцов «отстать от мятежа», ведь и царь, и царевич живы. Неизвестно, как бы повернулось дело, но, на беду, прибежавший боярин Михаил Долгоруков вместо увещеваний обрушился с угрозами на толпу, которая, рассвирепев, буквально его растерзала. Следом наступил черед Матвеева. Его схватили и сбросили с Красного крыльца прямо на копья и бердыши мятежников.

…Существует свидетельство, что Петр показывал сыну Матвеева Андрею ту самую ступень, на которой стоял его отец в последний момент жизни. Трудно сказать, насколько это правда. Но если так, не здесь ли кроется одно из объяснений необыкновенной жестокости Петра к стрельцам? Увиденное до мельчайших подробностей впечаталось в сознание охваченного смертельным страхом девятилетнего царя – и требовало отмщения. Получается, от трагической гибели Матвеева до массовых казней стрельцов в 1698 году – всего одна ступенька…

Стрелецкий бунт. Худ. Н.Д. Дмитриев-Оренбургский. 1862 год

15 мая 1682 года Матвеев на глазах юных царей Ивана и Петра был сброшен с Красного крыльца прямо на копья и бердыши мятежных стрельцов

ЧТО ПОЧИТАТЬ?

«Око всей великой России». Об истории русской дипломатической службы XVI–XVII веков. М., 1989

Андреев И.Л. Алексей Михайлович. М., 2006 (серия «ЖЗЛ»)

Козляков В.Н. «Ближние люди» первых Романовых. М., 2022 (серия «ЖЗЛ»)